27 января 1945 года войска Красной армии освободили концлагерь Освенцим, или Аушвиц, – целый комплекс лагерей смерти, где за несколько лет гитлеровцы убили почти полтора миллиона человек. Ужасающие воспоминания узников Освенцима: о многом участники тех событий заговорили только сейчас.

Утром 27 января 1945 года 16-летний Женя Ковалев проснулся на втором ярусе нар блока № 32 концлагеря Освенцим от жгучего чувства голода. Ждать завтрака – кружки чая – было невыносимо трудно. Вокруг было непривычно тихо – ни лая овчарок, ни окриков охраны не было слышно, потом на глаза навалилась пелена.

«Это, наверное, был голодный обморок. Когда я очнулся, в бараке никого не было, я осторожно выглянул на улицу. Толпы людей ходили из стороны в сторону. Это было не по правилам. Я испугался, особенно от того, что среди полосатых роб мне почудились люди в форме Красной армии и при оружии», – вспоминает сегодня бывший узник Освенцима № 149568 Евгений Филиппович Ковалев. Сегодня 87-летнему мужчине воспоминания даже о дне освобождения Освенцима даются с трудом.

История 14-летнего партизана Ковалева

В три года Женя Ковалев остался без матери. Воспитывали и кормили его старшие братья и сестры. В 1941 году, когда на Смоленщину пришли немцы, ушел в партизанский отряд, в котором его назначили связным. Юному партизану тогда было всего 14 лет.

«Мы с приятелем получили задание – разведать на дороге Смоленск - Витебск, как охраняются мосты. Не дошли до одного из них метров 50, видим навстречу едет машина, остановилась: «Кто такие?» Мы говорим: «Скотину ищем, корова потерялась». Ну, нас сразу в машину и повезли в Рудню, в тюрьму. Били палками, шомполами, все допытывались, где находится отряд, кто руководит. Мы ничего не сказали. Почему нас не убили – не знаю…» – говорит Евгений Ковалев.

Из тюрьмы Женю Ковалева отправили в Освенцим. В лагерь обоих молодых партизан привезли ночью.

«Мы и понятия не имели, куда нас везут. Все освещено, собаки, автоматчики. Остригли и – в карантин. Через неделю из 700 человек в живых нас осталось только 150. У них это называлось – «селекция». Оттуда нас направили в 32-й блок», – рассказывает бывший партизан.

В Освенциме Евгений Ковалев находился с 1943 по 1945 год. Работал на строительстве овощехранилища, недалеко от железнодорожной станции.

«Подъем был в 6 утра, работали по 12 часов, в 10-11 вечера – отбой. Утром – чай, днем – баланда, вечером – чай и буханка хлеба на четверых. Каждое утро в нашем бараке не просыпалось человек по пять или семь. Но не это самое страшное. Самое страшное – это «селекция». Ее проводили раза два в месяц. На улице раздевали по пояс, осматривали. Не прошел «селекцию» – в крематорий! Еще трупы жгли открытым способом, – ну, то есть в глубоких ямах», – вспоминает бывший узник Освенцима.

Евгений Филиппович говорит, что в свободное время никто ни с кем не общался, а если и случались разговоры, то только о еде. Чтобы что-то снилось, тоже не помнит – слишком уставали на работе. Телесным наказаниям Евгений Ковалев подвергся только раз: «Правило было такое – идет кто-нибудь из немцев, надо было снимать полосатую «тюбетейку» и опускать голову. А я не заметил охранника. Ну, вот в пятницу, после работы – это был день наказаний, меня «пригласили» на улицу. Велели лечь на землю, я лег, конечно. Били эсесовцы плетками, в основном по мягкому месту. Зад потом долго был черного цвета. Избили – и в бассейн с холодной водой, бегаешь, пока не упадешь…»

Евгений Ковалев говорит, что за два года, проведенных в Освенциме, ни разу ничем не болел. Про санитарные условия он рассказывает нехотя: «На месяц давали маленький кусочек мыла. В помывочный день одежду отбирали, ее пропаривали в печах, а нас мазали какой-то желтой дрянью вонючей. От этого раствора кожа трескалась и пузырилась – это от блох. На ночь в барак заносили бочку – это туалет такой. Никакой бумаги у нас не было, да и вытирать ничего не надо было – раз в неделю «сходишь», как зайцы, знаете, – камешками такими, – сухое все».

27 января 1945 года Евгений Филиппович Ковалев считает своим вторым днем рождения. Помнит, что в Освенциме в этот день все кричали «Ура!».

По официальным данным, с 1941 по 1945 год в концлагере Освенцим, находившемся на территории  Польши, были умерщвлены около 1 миллиона 400 тысяч человек. Только за последние два года – с 43-го по 45-й, по свидетельству медицинской сотрудницы «лагеря смерти», от голода и холода погибло около тысячи детей. 1,5 тысячи младенцев были утоплены сразу после своего рождения.

Рапорт акушерки из Освенцима

Полячка Станислава Лещинска решилась рассказать всю правду о положении детей и матерей в Освенциме только в 1965 году. Целых 20 лет она хранила молчание.

«Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, со множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки. На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины – на грязных соломенных матрасах», – из воспоминаний Станиславы Лещинской.

По свидетельству акушерки, в бараках-роддомах было так же холодно, как и в остальных помещениях лагеря. Печку топили только несколько раз в году. За водой Станислава ходила сама, на то, чтобы принести одно ведро, уходило минут двадцать.

«В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки – необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. В случаях осложнений я должна была действовать сама».
Позже к узнице-акушерке присоединились узницы-врачи – Ирена Конечная и Ирена Бялувна. Последняя спасла Станиславу от смерти, когда та заболела брюшным тифом. Врач в Освенциме имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина.

«Количество принятых мной родов превышало 3 тысячи. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное. Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом. В его глазах я прочитала гнев и зависть».

Стирка пеленок, которые мамы в Освенциме делали из рубашек, выменянных во время беременности на пайки хлеба, вызывала много трудностей. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.

«До мая 1943 года все дети, родившиеся в лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами».

Рожденного ребенка перед убийством татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака. Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Дольше всех держались за жизнь советские дети, около 50% беременных узниц были из Советского Союза.

В одно и то же время с польской акушеркой в Освенциме находилась молодая русская девушка. Но пути их в лагере не пересеклись. В 1945 году 19-летняя Катя Довиденкова вообще была уверена, что после опытов, которые проводились с женщинами-узницами, она уже никогда не станет матерью.

Исповедь Екатерины Довиденковой

«В Освенцим я попала девственницей, и, конечно, очень боялась. В первый день, когда мы ехали по лагерю на машинах, мы вдруг смотрим – из той машины, что ехала впереди, выпали две туши, думали, мясо везут. А тут появляются двое в полосатой одежде и бросают туши обратно, в машину. Только тогда мы разглядели, что это были человеческие тела, и совсем без одежды. Голые, тощие люди. С этого момента мы стали понимать, что нас ждет», – рассказывает бывшая узница Освенцима.

По пути на фильтрационный пункт Катя еще успела увидеть, как в открытой траншее в костер из человеческих тел подбрасывали дрова.

Перед газовой камерой всем спутницам Кати выдали металлические бирки со словами: «Будете уходить домой, пригодятся». Затем раздели всех догола и отвели в душевую.

«Сверху льется кипяток, потом – ледяная вода, потом опять кипяток, потом ледяная – «селекция» называется. Потом на стенах замигали красные лампочки, и пол под нами начал медленно раздвигаться, и мы увидели, что стоим над настоящей печью. Вдруг лампочки кто-то выключил, и пол сдвинулся. Завели в другое помещение, а там полки, как в бане, стали загонять всех повыше, пустили туда пар, люди начали падать сверху вниз. Лежу на полу, а они все валятся и валятся…».

Позже на улице оставшимся в живых велели выбрать из кучи платьев, сшитых из лоскутов, себе одежду, выдали «гольцшуе» – деревянные башмаки.

«Отвели потом в баню, что ли, опять раздели догола, вода по колено, стали накалывать номера на руку. Я ничего не чувствовала уже, только смотрела на цифры – 79663».

После этого всем узницам выдали полосатую одежду. Неделю Катю продержали в карантине, в 21-м бараке, потом распределили в 19-й. Двухэтажные нары, ни одеяла, ни подушки, под голову клали башмаки. На работу вывозили через печально знаменитые ворота с надписью «Труд освобождает».

«Перед воротами всегда играл оркестр, им руководила женщина по имени Соня. Если навстречу ехали мужчины, мы должны были отвернуться, они – в одну сторону, мы – в другую. Но нам что-то подсыпали в еду, и было совсем не до мужчин».

В лагере она работала на строительстве. Работала, как и все, по 12 часов. В основном рыла траншеи. Перерыв был только один – на обед.

По словам бывшей узницы «лагеря смерти», негласными хозяйками в бараках были полячки: «Они имели право получать посылки, и получали, а мы – нет. С нами они никогда ничем не делились, что вы?! Они скорее «заложат» тебя. У меня там, в бараке, был тайник за стойкой кровати – столовая ложка, я ее где-то на улице нашла. Так вот, представляете, когда нас 

возили на 30-летие освобождения Освенцима на экскурсию, я нашла эту ложку… Я так испугалась, говорить даже не могла. Повезла ее в Москву, хотела в музей сдать. Приезжаю домой, сумку открываю, а там – ничего нет! Рассыпалась моя ложка в порошок! Что это было? До сих пор не знаю. Но в этом году на 70-летие я бы поехала, только никто не позвал».

По материалам сайта tvzvezda.ru