В год 70-летия начала Великой Отечественной войны хочу рассказать о своем отце – Гадалове Михаиле Ивановиче, участнике двух войн: финской и Отечественной. Его фамилии нет в Книге памяти погибших и участников ВОВ. И в этом я вижу и свою вину. Ведь «это нужно не мертвым – это нужно живым», в первую очередь, их потомкам. Память о каждом из них должна быть нашим общим достоянием.

До мельчайших подробностей помню два дня: 22 июня и 3 августа 1941 г. – начало войны и день, когда провожали отца на фронт. С трехлетним братиком на руках, плачущей навзрыд матерью идем на сборный пункт военкомата г. Шуи. Последние минуты расставания, несмолкаемый женский плач и непонимание того, что происходит... Запомнил слова отца маме: «Нина, только сбереги детей», и мне: «А ты, сынок, остаешься за старшего, помогай маме». А «старшему» – 6 лет и 3 месяца…
Война всех нас заставила тогда рано повзрослеть. Сейчас невозможно себе представить, как смогла мама в свои 25 лет «в то голодно-холодное военное лихолетье спасти меня с маленьким братом, материнской теплотою прикрыв». Она шила на дому для военных госпиталей матрацы: по 2-3 штуки в день. Готовые каждое утро увозила, а домой на санках привозила кипу ваты, которую я должен был расщипать (распушить) руками. Это было моей обязанностью.
От папы получали письма-треугольники. Он сообщал, что ему присвоено звание сержанта и что он назначен командиром пулеметного отделения, о первых боевых буднях. А в сентябре 1941 г. он написал, что находится в госпитале в г. Сарапуле, пуля (или осколок) срезала все зубы. Шрам на лице от этого ранения сохранился у отца на всю жизнь, а зубы в госпитале вставили стальные. В ноябре 1941 г., после лечения, он вновь был направлен на фронт. Письма стали приходить реже, а в декабре мы узнали, что папа снова находится в госпитале – после тяжелого ранения.
В течение года врачи боролись за его жизнь. Спасли. Но в свои 30 лет он остался без правой руки (кости от предплечья до локтя были раздроблены разрывной пулей). В 1943 г. он был комиссован, и я был первым в семье, кто встретил его: копая перед домом участок под картошку, увидел идущего старого солдата в шинели, шапке и валенках. Правый рукав шинели был на бинтах. Увидев меня, солдат простонал: «Сынок...». Дальше его слов я не помню, т.к. я испугался, убежал в дом, а маме сказал, что к нам идет какой-то солдат. Мама выбежала на улицу, с криком: «Миша, родной...» бросилась отцу на шею, он застонал от боли, и мы уже все вместе помогли ему войти в дом, раздели и уложили на кровать.
Почти год отец продолжал лечиться в госпиталях – раны от оставшихся в них осколков гноились. Но врожденная сила воли, жажда жить, семейная забота и любовь помогли ему преодолеть эти трудности. Уже в начале 1944 г. его назначили заведующим велосипедной мастерской (до войны он работал там слесарем). За короткое время из 15-16-летних подростков, работающих под его началом, он воспитал классных специалистов, и мастерская стала одной из лучших в городе. Отца дважды избирали депутатом городского Совета, одновременно председателем уличкома и общества животноводов.
В то время скотину (коров, коз, овец) держали почти в каждом дворе, за счет этого и выживали. С возвращением отца у нас в семье стало две коровы, одну из которых папа сделал «ездовой». Смастерил для нее небольшую телегу и сани, подобрал в колхозах сбрую, а меня «назначил» ездовым. На нашей корове мы перевозили дрова, сено и все, что было необходимо для хозяйства.
Помню, был такой казус: мы возвращались из леса через железнодорожный переезд, я ехал в телеге за коровой, папа шел сзади. И вдруг загудел паровоз. Моя коровенка испугалась и «рванула» так, что я вылетел из телеги! Корова, конечно, убежала. А когда мы с папой спустя полчаса расстроенные подошли к дому, то обнаружили, что она спокойно щиплет травку у наших ворот.
В те времена с заготовкой дров и особенно травы было очень трудно. Выкашивались леса, улицы, овраги, берега реки. Чтобы получить место для заготовки сена, отец перешел на работу в лесничество: не только охранял, но и сажал деревья. Сейчас трудно представить, как он тогда с одной левой рукой и правым протезом мог косить, да так, что мы, трое сыновей, не могли за ним угнаться. Он сам готовил делянки (лунки), и уже потом мы все вместе сажали сосенки, поливали их и рыхлили. Невозможно точно подсчитать, сколько гектаров леса было им посажено, но на одной из его лесопосадок, расположенной рядом с дорогой Иваново — Шуя (153 км) я установил небольшую стелу с просьбой к землякам сберечь этот лес от варварских вырубок и продажи. Я ежегодно бываю в этом лесу, вспоминаю отца, свою молодость и с большим волнением отмечаю, что кто-то приносит к моей стеле цветы. Низкий поклон этим людям!
Всю жизнь отца отличало большое, чисто крестьянское трудолюбие. Даже после второго инфаркта, находясь в больничной палате, папа повторял: «Как я теперь работать-то буду? В работе весь смысл и радость от сделанного, она продлевает мне жизнь, значит, надо трудиться».
Еще одна черта отца, которая всегда нас радовала и помогала нам в преодолении невзгод, – это природный ум и талант. Окончив всего два класса церковно-приходской школы в родном селе и год ликбеза (ликвидации безграмотности) в 30-е годы, он построил два дома, посадил сады, вырастил трех сыновей и всегда писал стихи и песни. Письма, которые я получал во время службы в армии, были написаны им в стихах. Был отец неутомимым плясуном, обладал густым, сочным баритоном. Его песни и стихи, часть из которых записаны на катушечный магнитофон, радуют нас, его сыновей и внуков, до сих пор.
Особую заботу он уделял нам, сыновьям. Вместе с мамой они сделали все, чтобы мы получили высшее образование. Я стал инженером-энергетиком, а братья – инженером-строителем и инженером-химиком. Вот такую «политику» по «электрификации, индустриализации и химизации» провели наши родители!
О войне папа не любил много говорить: видимо, эти воспоминания были слишком тяжелы. Но некоторыми эпизодами он с нами все же поделился. Во время нахождения в госпитале, где отцу лечили искалеченные зубы, он не мог курить, поэтому выдаваемую махорку сберег. Уже после, на фронте, его подразделение попало в окружение, а обеспечения продуктами не было. Тогда отец раздал всю свою накопленную махорку бойцам. В одном из боев, получив тяжелое ранение, его с поля боя вынес под обстрелом сослуживец. Папа просил: «Оставь меня, ты должен успеть прорваться». На что он ответил: «Как же я тебя оставлю, если ты с нами всегда делился махоркой». И вынес отца, уложил на танк и таким образом спас.
В середине 60-х, понимая, что годы идут, родители стареют и им скоро потребуется помощь, я предложил родителям переехать во Владимир. С трудом, но они согласились. Купили во Владимире на ул. Пушкарской небольшой домик. Папа его обустроил, посадил сад, вместе с мамой устроились на работу.
В 70-е годы бывших фронтовиков стали представлять к юбилейным наградам. Но папа эти награды не получал (видимо, переезд из Шуи не прошел через военкомат и пенсионную канцелярию). Я предложил ему сходить в военкомат и разобраться, на что получил ответ: «Сын, никуда не ходи. Награды не выпрашивают, ими награждают». Так он и ушел из жизни только с боевыми (не юбилейными) наградами.
А еще отец говорил: «Никогда ни у кого и ничего не просите. Вы сами должны все уметь и делать. А делать надо хорошо, плохо-то и само получится!». И этот наказ для нас, его сыновей и внуков, был и остается главным смыслом и долгом. Нам есть чем отблагодарить родителей: «Заслуженный строитель РФ», «Отличник Министерства энергетики и электрификации СССР», «Лауреат международной выставки по охране труда в электроэнергетике», ведущий специалист в области высоких температур и вакуумных технологий, внук-полковник, кандидат наук, доцент, мастер спорта по борьбе, заслуженный работник физической культуры РФ. Это родительские награды! Но это не главное. А главное то, что память о родителях всегда побуждает, чтобы важнейшими в жизни были и оставались любовь, доброта, труд; чтобы корни владимирских Гадаловых, как и прежде, служили только во благо…
В.М.Гадалов.