Двоюродные братья историков – физики – любую дискуссию начинают со слов «договоримся о терминах». Историки прекрасно обходятся без этого, а иногда бы стоило. Вот, например, кто такой кулак? Тут и думать нечего: это «справный», трудолюбивый хозяин, безжалостно разоренный и уничтоженный машиной сталинской коллективизации. Но зачем власти уничтожать «справного» хозяина, который ей не помеха? Зачем его разорять? Не иначе, как из инфернальной злобы – ибо экономического ответа здесь нет. Его и не будет, потому что в директивах власти СССР постоянно повторяли: не путать кулаков и зажиточных крестьян! Стало быть, разница между ними имелась.

Вспомним марксизм. Как определяется класс? Отношением к средствам производства. И раз кулаков собирались уничтожить «как класс», стало быть, они являлись классом.

Кто же такие кулаки?

На этот вопрос ответил Михаил Калинин: «Кулаком является не владелец вообще имущества, а использующий кулачески это имущество, т.е. ростовщически эксплуатирующий местное население, отдающий в рост капитал, использующий средства под ростовщические проценты».

Калинин в таком подходе не одинок. Нарком земледелия А.П. Смирнов в 1925 году писал в «Правде»: «Мы должны в зажиточной части деревни ясно разграничить два типа хозяйства. Первый тип чисто ростовщический, занимающийся эксплуатацией маломощных хозяйств не только в процессе производства (батрачество), а главным образом путем всякого рода кабальных сделок, путем деревенской мелкой торговли и посредничества, всех видов «дружеского» кредита с «божескими» процентами. Второй тип зажиточного хозяйства – это крепкое трудовое хозяйство, стремящееся максимально укрепить себя в производственном отношении…»

Кулак – не только эксплуататор батраков, но и мелкий торговец, посредник в сделках и, главное, – ростовщик.

Технология мироедства

Яркая картина такого промысла нарисована в письме в журнал «Красная деревня» некоего крестьянина Филиппа Овсеенко. Начинает он, впрочем, так, что не подкопаешься.

«…Про кулака кричат, что он такой-сякой, но только как не вертись, а кулак всегда оказывается и запасливым, и старательным, и налоги больше других платит. Кричат, что, мол, крестьяне не должны пользоваться чужим трудом, нанимать работника. Но это неправильно. Ведь чтобы сельское хозяйство государству поднять, надо засевы увеличить. А это могут сделать только хозяева зажиточные… И что у крестьянина есть работник, из этого только государству польза и потому оно таких зажиточных должно в первую голову поддержать, потому они – опора государства. Да и работника тоже жалко, ведь если ему работу не дать, ее не найти, а и так много безработных. А при хозяйстве ему хорошо».

Узнаете аргументацию? Риторика за 90 лет не изменилась. А дальше следует сказка, как именно добрый человек соседа с семьей кормит...

«Есть много и других горе-горьких крестьян: либо лошади нет, либо засеять нечем. И их мы тоже выручаем, ведь сказано, что люби ближних своих, как братьев. Одному лошадку на день дашь, либо пахать, либо в лес съездить, другому семена отсыпешь. Да ведь даром-то нельзя давать, ведь нам с неба не валится добро. Нажито оно своим трудом. Ну, дашь семена, а потом снимаешь исполу половинку – это за свои-то семена. Да еще на сходе кулаком назовут, либо эксплуататором. Это за то, что доброе христианское дело сделаешь…»

Исполу – это за половину урожая. При урожайности в 50 пудов с десятины получается, что «благодетель» дает семена взаймы из расчета 100 % за 3 месяца, в 35 пудов – 50%. А за лошадь полагалась отработка – где три дня, а где и неделя за день.  

Из этого письма ясно, почему крестьяне зовут кулака мироедом. В нем расписана почти вся схема внутридеревенской эксплуатации. Весной, когда в бедных хозяйствах не остается хлеба, наступает время ростовщика. За мешок зерна на пропитание голодающего семейства бедняк в августе отдаст два мешка. За семенной хлеб – половину урожая. Лошадь на день – до недели отработки. Весной за долги или за пару мешков зерна кулак берет у безлошадного соседа его надел, другие соседи за долги это поле обрабатывают, а урожай целиком отходит «доброму хозяину». За экономической властью над соседями следует и политическая власть: на сельском сходе кулак автоматически может рассчитывать на поддержку всех своих должников, проходит в сельский Совет сам или проводит туда своих людей и так делается подлинным хозяином села, на которого теперь уже никакой управы нет.Останется ли такой «благодетель» равнодушным к колхозу, который кооперирует бедную часть села, вышибая из-под кулака кормовую базу?

Жадность сгубила

Еще одна «классовая» примета кулака – его специфическое участие в хлебной торговле. Накапливая у себя большие массы хлеба, кулаки не выпускали их на рынок, сознательно взвинчивая цены. В тех условиях это фактически была работа по организации голода.

В январе 1928 года, в самый разгар «хлебной войны», члены Политбюро разъехались по стране руководить хлебозаготовками. 15 января Сталин отправился в Сибирь. Там крестьяне ему пожаловались, что план хлебозаготовок напряженный. Причина их тревоги выяснилась довольно быстро. Вот что сказал Сталин: «Вы говорите, что кулаки не хотят сдавать хлеба, что они ждут повышения цен и предпочитают вести разнузданную спекуляцию. Это верно. Но кулаки ждут не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с государственными ценами. Думаете ли вы, что можно удовлетворить кулаков? Беднота и значительная часть середняков уже сдали государству хлеб по государственным ценам. Можно ли допустить, чтобы государство платило втрое дороже за хлеб кулакам, чем бедноте и середнякам?»

Сейчас такие действия караются в соответствии с антимонопольным законодательством, и никто не жалуется. 

«…Если кулаки ведут разнузданную спекуляцию на хлебных ценах, почему вы не привлекаете их за спекуляцию? Разве вы не знаете, что существует закон против спекуляции – 107-я статья УК РСФСР, в силу которой виновные в спекуляции привлекаются к судебной ответственности, а товар конфискуется в пользу государства? Почему вы не применяете этот закон против спекулянтов по хлебу? Неужели вы боитесь нарушить спокойствие господ кулаков?!..

Вы говорите, что ваши прокурорские и судебные власти не готовы к этому делу… Я видел несколько десятков представителей вашей прокурорской и судебной власти. Почти все они живут у кулаков, состоят у кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками. Понятно, что от таких представителей прокурорской и судебной власти нельзя ждать чего-либо путного и полезного для Советского государства… Предлагаю:
а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам;

б) в случае отказа кулаков подчиниться закону – привлечь их к судебной ответственности по 107-й статье УК РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25% конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита».

Тогда же, в январе, Сибирский крайком постановил: дела по ст. 107 расследовать в чрезвычайном порядке выездными сессиями народных судов в 24 часа, приговоры выносить в течение трех суток без участия защиты. На том же заседании было принято решение о выпуске циркуляра краевого суда, краевого прокурора и полпреда ОГПУ, который запрещал судьям выносить оправдательные и условные приговоры по 107-й статье. Без циркуляра прикормленные правоохранители вообще бы ничего делать не стали. 107-я статья начинала применяться, когда размер товарных излишков в хозяйстве превышал 2000 пудов. Впоследствии этот размер был снижен. В среднем конфискации составили 886 пудов (14,5 тонны зерна). Впрочем, учитывая пустячный срок лишения свободы по 107-й статье – до одного года, основной мерой наказания являлась как раз конфискация излишков.

Откуда столько хлеба?

Как видим, ничего необычного в этом нет. В чрезвычайных ситуациях даже самые рыночные из рыночных государств вводят законы против спекуляции – если не хотят, чтобы их население умирало с голоду.

Но вернемся к кулакам. Давайте посчитаем. При урожайности в 50 пудов с десятины 800 пудов – это 18 десятин. Плюс к тому еще собственное потребление хозяев, прокорм батраков и скота, семенной фонд – что при крупном хозяйстве потянет десятин на семь. Итого – 25 десятин. В 1928 году наделы в 25 десятин и выше имели всего 34 тыс. хозяйств – меньше, чем по одному на деревню. А кулацкими признавались около 3% хозяйств, т.е. 750 тыс. И ведь многие имели не 800 пудов, а тысячи и даже десятки тысяч. Сталин называл цифру 50-60 тысяч пудов на каждое хозяйство. Откуда столько хлеба?

Ответ лежит на поверхности. Во-первых, не стоит забывать о натуральном ростовщичестве, которым была опутана деревня. Все эти «благодарности», отдача долгов «исполу», аренда земли и отработка за долги мешок за мешком ложились в амбары сотнями и тысячами пудов. А во-вторых, давайте задумаемся: как в деревне проходила продажа зерна? Между маломощным крестьянином и рынком обязан существовать деревенский скупщик зерна – тот, который, в свою очередь, будет иметь дело с городским оптовиком. В зависимости от сочетания жадности и деловитости он может давать односельчанам или чуть больше, или чуть меньше государственной цены – так, чтобы эта копейка не заставила неимущего крестьянина ехать на базар или на ссыппункт.

Деревенский кулак просто не мог не быть скупщиком хлеба – разве можно упускать такой доход. Кулаки занимались спекуляцией хлебом: с 3 руб. за пуд цена возрастала до 6-7 руб. По сути, кулак и нэпман – два звена одной цепи, и интересы у них одни и те же: подгрести под себя рынок, не пустить туда других игроков, и в первую очередь – государство.

Беда была не только в том, что сами кулаки играли на повышение цен, но еще больше в том, что они вели за собой других крестьян. В высоких хлебных ценах были заинтересованы и середняки, которые присоединялись к бойкоту госпоставок.

В то же время почти половина хозяйств в стране была настолько слаба, что не могла прокормиться своим хлебом до нового урожая. Высокие цены этих крестьян напрочь разоряли, и они повисали на шее государства. Таким образом, при вольном рынке государство дважды спонсировало торговцев – сперва покупая у них хлеб по высоким, установленным ими же ценам, а потом снабжая дешевым хлебом разоренных этими же хлеботорговцами бедняков.

Все эти проблемы в ходе задуманной большевиками аграрной реформы решались экономически, причем довольно быстро. Колхозы, обеспеченные государственными льготами и поддержкой, имеют все шансы за считанные годы превратиться в успешные хозяйства с вполне приличной товарностью. Из этого следует, что если коллективизировано будет не 5%, а 50% хозяйств, то частники попросту потеряют возможность не то что играть на рынке, а вообще влиять на него – госпоставки колхозов будут покрывать все потребности страны. А с учетом того, что в СССР хлеб населению продавался по очень низким ценам, смысл заниматься хлеботорговлей пропадет напрочь. Кулак же, лишенный выкачиваемого у бедноты за долги хлеба и возможности влиять на цены, может торговать продукцией своего хозяйства, как хочет и где хочет. Поставленный в положение не крупного, а мелкого сельского хозяина, он из своей экономической ниши-каморки ничего ни определить, ни решить не сможет. Разумеется, кулаки с такими планами властей не смирились и стали главным врагом государства и народа, поэтому их и нужно было уничтожить «как класс» – не физически, а экономически.

Елена Прудникова